О нас

«Евгений Онегин», Королевская опера, Лондон

Большой балет, поразив лондонскую публику своими прыжками и вращениями, вернулся в Москву. Настала очередь оперной труппы Большого, явившейся вслед за ним для того, чтобы дать небольшую серию представлений — четыре спектакля — оперы «Евгений Онегин» Чайковского в постановке 2006 г., произведшей такой фурор у себя дома.

Оперная труппа, возможно, не на столь большой высоте, как составляющий ей пару балет, и, тем не менее, это было впечатляюще. Ставилась задача показать, как самая прославленная российская труппа пересматривает свое прошлое. Русская классика XIX века — одно из самых заветных названий — была смело переброшена в современный мир. И лучшие из нынешних русских певцов были тут, чтобы «свидетельствовать» в ее пользу.

Нетрудно понять, почему постановка Дмитрия Чернякова расстроила российских приверженцев традиций. Забудьте о романтической ностальгии. Каждый член этого ожесточенного современного общества выглядит таким же циником, как и сам Онегин, Очень действует на нервы, когда они все, не переставая, смеются над бедным Ленским, пытающимся рассказать о своей разбитой любви. Все они реальные люди, как это, впрочем, и бывает в лучших постановках. Получи приглашение на обед с олигархами в кроваво-красной обеденной зале Гремина с ее огромной претенциозной люстрой — и, будь уверен, сможешь поболтать с этими людьми, как со старыми знакомыми.

К сожалению, есть один большой недостаток. Первая часть спектакля целиком проходит в декорациях, изображающих элегантную гостиную. Действие разворачивается в самой глубине сцены, настолько далеко от рампы, что голоса не берут это расстояние. Возможно, в Большом это не составляет никакой проблемы, но ведь дело-то было здесь, и, учитывая то, что оркестр играл громче, чем требуется в театре Ковент-Гарден, певцам пришлось столкнуться с немалыми трудностями и выдержать нелегкую битву.

Это было досадно, поскольку состав, выступавший в среду (первый из двух заявленных), был превосходен. Мариуш Квечень со своим прекрасным наполненным баритоном, вероятно, родился для того, чтобы спеть Онегина. Великолепная взвинченная Татьяна Татьяны Моногаровой насытила центральные моменты спектакля эмоциями самого высокого напряжения, и лирический тенор Алексея Долгова как нельзя лучше подходит для партии Ленского. Приятно снова увидеть на сцене Ковент-Гарден Маквалу Касрашвили в роли г-жи Лариной. Прекрасная Няня-Нина Романова и Гремин Анатолия Кочерги с его повелительным басом — и тот, и другая стали замечательным эксклюзивным предложением русских. Пламенное исполнение Дмитрия Юровского добавило нервной импульсивности этому представлению — «жаркий» звук, исходивший из оркестровой ямы, мог быть рожден только оркестром Большого. Есть, о чем поспорить. И есть, чем восхититься.

Ричард Файемен
«Файнэншл таймс», 12.08.2010
****

Опера Большого театра: «Онегин»

«Евгений Онегин» — это незабываемый вечер

Спектакль оперной труппы Большого обычно бывает интригующим путешествием в прошлое, давая шанс прикоснуться к образчику постановочного стиля как будто полувековой давности. Нет, больше нет. Дмитрий Черняков — это потрясающий режиссерский талант. И его " Евгений Онегин" — захватывающее, переворачивающее душу воплощение пушкинского сюжета.

Стихийно вспыхнувшая страсть молодой Татьяны к холеному Онегину остается без взаимности, по крайней мере до тех пор, пока он спустя много лет не возвратится из путешествий и, встретив ее, не узнает, что она замужем за князем.

Застенчивость Татьяны и недостаток самообладания здесь прекрасно выражены почти болезненным языком тела Татьяны Моногаровой. Контраста, создаваемого той уравновешенностью, которую она продемонстрировала позднее, уже будучи княгиней, вполне довольно, чтобы заставить запылать сердце любого байронического героя. И вот кем стал, в итоге, Онегин Мариуша Квеченя — недостойным парией, отторгнутым обществом, и теперь лишенным того хладнокровного самообладания, с которым он однажды отчитывал Татьяну.

Друг Онегина, поэт Ленский, убедительно представлен позером. Ему неожиданно отданы вирши мсье Трике. Его собственные прощальные слова, обращенные к возлюбленной — Ольге, он читает по рукописи, она же в это время, суетясь, носится по комнате, совершенно равнодушная к его маленькой драме. Нет дуэли. Все сочли вспышку ревности Ленского некоей шарадой, а его смерть стала случайностью — результатом его потасовки с Онегиным. Что касается сценографии — его собственной, Черняков извлекает максимум пользы из длинного обеденного стола, протянувшегося через всю сцену, призванного подчеркнуть, с одной стороны, единение общества, а с другой, — эмоциональную дистанцию между Татьяной и Онегиным. Прекрасно поет Моногарова. Убедительно сыгранная ею сцена письма становится подлинной кульминацией — так же, как и ария Ленского в исполнении Алексея Долгова. Трагедия Онегина, пусть он и сам виноват в своем падении, сильно передана Квеченем.

Оркестр Дмитрия Юровского прискорбно невосприимчив к голосовым линиям. Незабываемый вечер, тем не менее.

Барри Миллингтон
«Ивнинг стандард», 12.08.2010
****

«Евгений Онегин», Королевская опера, Лондон

На смену уехавшим танцовщикам Большого явилась оперная труппа — чтобы дать всего лишь четыре представления. И взяла если не количеством, то качеством, ибо постановка «Евгения Онегина», осуществленная Дмитрием Черняковым, просто исключительная. Вне всякого сомнения, это самая захватывающая версия шедевра Чайковского, которую видели здесь, на островах, со времен незабываемой глайндборнской постановки Грэма Вика, осуществленной более пятнадцати лет назад.

Черняков переосмыслил драму, поставив ее с натуралистическими смещениями во времени, что воспринимается абсолютно ниспровергающе, — и довел все происходящее до крайних степеней невротизма. Все действие оперы разворачивается исключительно в закрытом помещении: в гостиной дома Лариных предреволюционных времен — в первых двух актах и греминском кричаще пышном Санкт-Петербурге, напоминающем 1960-е годы — в последнем. Праздничный обед доминирует в первом и третьем актах, а во втором сведены к минимуму танцы и не происходит дуэли — Ленский погибает в результате несчастного случая, от непредвиденного выстрела дробовика, произошедшего во время его ссоры с Онегиным.

Эта драма разворачивается на сцене с почти кинематографической плавностью; она великолепно поставлена, с почти мучительной достоверностью, поскольку Черняков заставляет балансировать эту самую «неустойчивую» оперу на острие «эмоционального» ножа. Все три протагониста являются аутсайдерами: Татьяна (в премьерный вечер Татьяна Моногарова спела ее с мощностью почти меццо-сопрановой — но у спектаклей есть и другой состав!) даже еще более застенчива и погружена в себя, чем обычно. В то время как Онегин (элегантный Мариуш Квечень) в окружении блестящего петербургского общества третьего акта чувствует себя настолько же не в своей тарелке, насколько чувствовал себя в деревенском мире начальных сцен оперы.

Новый Ленский Алексея Долгова изображен трагическим фантазером, вцепившимся в рукописи своих стихов и не выпускающим их из рук, более влюбленным в некую идею Ольги (Маргарита Мамсирова), нежели в саму жестокосердную девушку, и настолько отчаявшимся привлечь к себе ее внимание, что отбирает у Трике и собственнолично исполняет его арию, что становится самым сбивающим с толку поворотом этой роли. Что характерно, именно Татьяна успокаивает его, когда вслед за тем он подвергается публичному унижению. Ее превращение из книжной деревенской девушки в даму большого света тоже сделано прекрасно. И никто иной, как ее супруг Гремин (Анатолий Кочерга), в этой постановке большая «шишка» советских времен, спасает ее во время финального столкновения с Онегиным — вслед за тем, как последний попытался застрелиться, впрочем, не преуспев в этом.

Дмитрию Юровскому, стоявшему за дирижирским пультом, не удалось добиться исполнения, вполне адекватного этой волнующей драме, и игра оркестра нередко была «грубого помола». Однако происходящее на сцене было так талантливо и стильно, что это не имело особого значения. Это на редкость самобытный, новый, полный яркой творческой фантазии музыкальный театр. Дух захватывает от перспективы, что Черняков возвратится к нам будущим летом ставить в А(нглийской) Н(ациональной) О(пере) «Симона Бокканегру».

Эндрю Клементс
«Гардиан», 13.08.2010
*****

«Евгений Онегин» Чайковского, Опера Большого театра/ Королевская опера

Обличительная постановка «Евгения Онегина», осуществленная Дмитрием Черняковым, обрастает множеством чисто чеховских подробностей и отличается таким проницательным «поведенческим взглядом», что временами возникает ощущение, что ты являешься скорее участником происходящего, чем зрителем.

Ушли колоритные приметы старинного быта, веселящиеся крестьяне, формальные танцевальные картины с их надоевшей рутиной. Пушкинские люди стали реальными людьми, объединенные своим происхождением, разделенные на классы. Сельский средний класс отличает теплота, правда, провинциального свойства — эти люди много смеются; петербургские богачи холодны и индифферентны. И все идут на компромиссы.

Черняков, режиссер и сценограф в одном лице, сосредоточивает все действие в двух различных просторных залах. Два зала, два социальных класса — статус определяется размером люстры и наличием или отсутствием ковров. Излюбленная забава матушки России — поесть и выпить — становится центром всего происходящего: в фокусе зрительского внимания — два огромных обеденных стола.

Два мечтателя — Татьяна и Ленский — связаны между собой так, как мне еще никогда не приходилось видеть ни в одной постановке. В сцене унижения Ленского одна лишь Татьяна сочувствует ему. Она знает, что это такое — быть окруженной людьми и при этом чувствовать себя в изоляции. В первом акте Черняков «держит» ее на сцене — молчаливую и «невидимую», даже когда она «не там». И, конечно, великолепная сцена письма на самом деле представляет собой исповедь открытой души, обращенную к воображаемому Онегину. Она начинается в полной темноте и приближается к своей кульминации по мере того, как Татьяна движется навстречу все усиливающемуся свету люстры, — и ледяной ветер врывается в окно. Это не юношеская влюбленность, для нее это переживания поистине космического масштаба.

Так что, в целом, постановка есть захватывающая смесь натуралистических деталей, поразительных стилизаций и того, что получается, когда Черняков порой позволяет себе разные вольности, например, заставляя Ленского спеть как пародию на французский этикет куплеты мсье Трике, или превращая дуэль Ленского/Онегина в трагический несчастный случай. Алексей Долгов просто прекрасно исполняет арию Ленского об утраченной юности и любви, и здесь тоже эмоции подняты на новую высоту благодаря присутствию подслушивающей дамы, заметно тронутой поэтичностью молодого человека.

Все пели очень достойно, но лучше и «аутентичнее» было исполнение Татьяны Моногаровой, создавшей очень достоверный образ Татьяны, Мариуша Квеченя — благозвучно самоуверенного Онегина, великолепного Анатолия Кочерги — сердечного и умудренного Гремина. Недостаток тонкости в исполнении оркестра Большого под управлением Дмитрия Юровского компенсировался яркостью и мощью. Но меня поразило именно то, как Черняков переосмыслил оперу. Это лучшая постановка на оперной сцене, виденная мною за годы. Скорей бы премьера его «Симона Бокканегры» в А(нглийской) Н(ациональной) О(пере).

Эдвард Секерсон
«Индепендент», 12.08.2010
*****

Перевод Натальи Шадриной