О нас

— Свой творческий путь в Большом театре вы начали солистом оркестра. А как пришло решение стать дирижером?

— Такой же путь проделал и мой отец, Владимир Богорад*. В течение многих лет он являлся солистом оркестра Большого, а затем, закончив консерваторию уже как оперно-симфонический дирижер, стажировался в Большом театре. Потом работал со многими балетными коллективами, в творческом союзе с Михаилом Лавровским они создали несколько фильмов-балетов. Спектакли «Тщетная предосторожность», «Фантазия на тему Казановы», музыку к которым он составил, шли у нас долгое время. Так что во многом это было своего рода семейной традицией. Но как музыкант я начал серьезно смотреть в эту сторону уже в довольно зрелом возрасте, имея большой стаж работы в оркестрах. К двадцати пяти годам мне довелось работать с самыми разными дирижерами. И занятия дирижированием стали естественным продолжением моего музыкального развития. Этому способствовало и большое количество нот и книг, которые были в семейной библиотеке.

— Недавно вы впервые выступили в качестве дирижера-постановщика. Расскажите, пожалуйста, о том, как протекала ваша работа над постановкой балета «Мойдодыр».

— Многое было для меня совершенно новым. Например, возможность работать с композитором уже на первом этапе репетиционного процесса. И мне кажется, что наше сотрудничество с Ефремом Иосифовичем оказалось плодотворным. Он очень гибко и профессионально отзывался на пожелания балетмейстера-постановщика (а они возникали в большом количестве). И внутри нашей оркестровой «кухни» работа с ним также проходила чрезвычайно интенсивно. Мой особый интерес заключался в том, чтобы сделать спектакль, пройдя все этапы постановочного процесса — от самого начала до премьеры.

— А какие «отношения» сложились у вас с этой музыкой как таковой?

— Ефрем Иосифович — большой мастер. Очень плодовитый композитор, автор множества опер и других произведений для юной аудитории. Но открывать для себя красоту его музыки мне пришлось постепенно — буквально на каждой репетиции открывались все новые ее нюансы. Главные качества этой музыки — ее наивность и, я бы сказал, беззащитность. Ее обязательно нужно играть с душой — иначе она погибнет.

— То, что эта музыка написана для детской аудитории, как-то предопределяло ваше отношение к ней?

— Это неотъемлемо от самой идеи балета. Юрий Смекалов рассказывал о консультациях с психологами по поводу благотворного воздействия хореографии и сценографии на самых юных зрителей. Я уверен, что и Ефрем Иосифович работал как мастер детской музыки. Конечно, музыка балета вполне самодостаточна, но я четко понимал, на какую аудиторию он рассчитывал. Например, яркие кульминационные вспышки и моменты очень нежного pianissimo часто выделены контрастными сопоставлениями. Многие харáктерные эпизоды, музыкальное интонирование — все это требовало специального подхода. В чем заключалась и моя задача как дирижера.

— Сейчас, готовя премьеру «Путеводителя», вы тоже делаете скидку на детскую аудиторию?

— Ну, это уже для аудитории повзрослее. Ведь на «Мойдодыра», насколько я знаю, приводили малышей трехлетнего возраста — и даже они оставались в восторге. А произведение Бриттена — несмотря на то, что буквально оно называется «Путеводитель для молодых людей по оркестру» (The Young Person’s Guide to the Orchestra), — можно трактовать гораздо шире. Как путеводитель для начинающих в музыке! А таковыми вполне могут быть и взрослые люди. И то, как это представлено Бриттеном, вовсе не адресовано «младшему школьному возрасту». Это блестящие, остроумные, красивые по форме вариации, они могут быть интересны всем — в том числе и самой искушенной, взыскательной публике.

— Таким должно быть настоящее «детское» произведение искусства — интересным и для детей, и для родителей.

— Да, как и опера «Дитя и волшебство» Равеля, идущая в один вечер, в паре с вариациями Бриттена. Она тоже рассчитана на детей постарше и будет не менее интересна для взрослых.

— После этих трех премьер вас можно будет назвать специалистом по детскому репертуару Большого театра.

— Многие артисты, художники и дирижеры —все в свое время — соприкасались с темой детства, с присущими ей непосредственностью и, одновременно, глубиной. Для меня эта работа очень интересна и приятна.

— А можете вспомнить ваши первые впечатления от посещения Большого театра? Вы ведь связаны с ним с самого детства.

— Одно из моих самых ранних впечатлений — балет «Чиполлино». В этом спектакле были заняты мои родители (отец играл в оркестре, мама танцевала) и, поскольку не с кем было оставить, меня брали с собой в театр. И за кулисами я знакомился с Синьором Помидором, Принцем Лимоном, Вишенкой и т.д. Эти образы и музыку я впитал с самого детства. А уже потом были «Щелкунчик» и вечера в концертных залах.

— Наверное, детские воспоминания помогали вам в работе над «Мойдодыром»? Было легче представить себя на месте маленького зрителя?

— Безусловно. Я старался создать именно такую атмосферу, которая сохранилась в моей памяти. Чтобы это было ярко для детишек.

— Кто из маэстро, под руководством которых вы играли, оказал на вас наибольшее влияние?

— Прежде всего Евгений Федорович Светланов. Мне посчастливилось работать с ним как в Большом театре (знаменитая постановка «Псковитянки» и его появление за пультом в «Пиковой даме»), так и в Российском национальном оркестре (его последние концерты в Москве — Третья симфония Брамса и программа, посвященная Вагнеру). Это запомнилось на всю жизнь — как явление в целом, энергетика, от него исходящая.

Я счастлив, что мне удалось несколько раз выступить и под руководством Мстислава Леопольдовича Ростроповича. Его выступления, образы (известно, как он умел находить общий язык с музыкантами оркестра и вообще с людьми), каждое его художественное сравнение помнятся до сих пор. Много прекрасных дирижеров за это время я видел и могу сказать, что в какой-то степени их всех считаю своими учителями. Ну а главный мой педагог — конечно, Геннадий Николаевич Рождественский, у которого я учился в консерватории и под руководством которого тоже играл. На любого музыканта, который с ним когда-либо встречался, Геннадий Николаевич производил неизгладимое впечатление.

— Кого-то из современных российских или зарубежных дирижеров вы могли бы назвать для себя эталоном?

— Мне кажется, что в дирижировании сложно говорить про какой-то эталон. Эта деятельность очень индивидуально воспринимается, у каждого свое ощущение роли дирижера, не говоря уже о том, насколько различны критерии оценок у профессионалов и публики. От себя могу сказать только, что очень рад был работать со многими замечательными дирижерами. Я могу их долго перечислять, потому что каждый по-своему меня вдохновлял.

— Вы не первый и, наверное, не последний оркестровый музыкант, ставший дирижером. В свое время и Тимофей Александрович Докшицер закончил дирижерский факультет, проходил стажировку в Большом театре, но затем вернулся к своему инструменту. Вы достигли немалых успехов как кларнетист — планируете ли продолжение сольной деятельности?

— В оркестрах уже не играю — просто не позволяет время. И конечно, процесс, во время которого ты своим дыханием можешь вызвать рождение звука, очень отличается от дирижерских задач; в плане непосредственного контакта с музыкальной материей, с вибрацией... Но я стараюсь трансформировать эти ощущения в моей нынешней музыкальной деятельности.

— Когда вы появились за пультом Большого театра, некоторые музыканты, наверное, еще помнили вас как солиста?

— Да, многие играли со мной «плечом к плечу», и сейчас мне это очень помогает. Помимо чисто человеческой симпатии, которая нас связывает, есть также ощущение большой творческой поддержки с их стороны, за что я им особенно благодарен. Считаю, что у нас в оркестре играют прекрасные музыканты. Это замечательный коллектив, выдерживающий сравнение с любым московским, российским и даже мировым оркестром.

— Ваш отец был в большей степени балетным дирижером. В вашем репертуаре в равной степени представлены оперы, балеты и симфонические произведения. Но чему вы все-таки отдаете предпочтение?

— Мне интересно все. В каждой области своя специфика, но когда про кого-то говорят: «это балетный дирижер», «это — оперный», я не могу согласиться. Все это — разные грани одной и той же специальности. И любой профессионал должен овладевать всеми этими гранями. Одно помогает другому.

— Однако далеко не все прославленные маэстро смогут продирижировать балетом в театре.

— Нужно посвятить определенное время, чтобы постичь этот совершенно иной мир — мир хореографии. Ведь для многих музыкантов все это — просто красивые движения, но когда понимаешь, сколько там нюансов, тонкостей, когда чувствуешь на себе, насколько сложно сохранить музыкальную мысль, при этом помогая артистам раскрыть хореографическую идею наилучшим образом... Вот тогда начинаешь по-настоящему уважать тех, кто заслужил репутацию прекрасных балетных дирижеров — таких, как Юрий Федорович Файер, Альгис Марцелович Жюрайтис или Александр Александрович Копылов. Чтобы овладеть этими процессами, требуются усилия и многие годы.

— С другой стороны, Евгений Мравинский и Геннадий Рождественский начинали со «Спящей красавицы».

— Я слышал восторженные отзывы о том, как Мравинский дирижировал балетами в театре, какие у него были удобные темпы, хотя в дальнейшем, в записях с симфоническим оркестром, темпы уже были совершенно иные.

Ну а сколько тонкостей есть в опере! Там своя, вокальная специфика, плюс сочетание со сценографией, режиссурой... А когда ты один на один с симфоническим оркестром, когда нет сценического компонента — музыканты сами находятся на сцене и на них сконцентрировано все внимание — требуется совсем другая подача от дирижера и от музыкантов. Это тоже одна из граней профессии.

— Но почти у каждого дирижера рано или поздно возникает необходимость выбора...

— Эта необходимость связана с тем, что невозможно разорваться. Работа в театре требует большой отдачи и времени, захватывает, поглощает и увлекает. Но в том же Большом театре всегда существовала традиция выступления оркестра с симфоническими программами. Так что есть возможность проявить себя во всех ипостасях дирижерской профессии.

— Чем вы мечтаете продирижировать? Каких произведений вам недостает в репертуаре Большого театра?

— Да мне бы для начала продирижировать всем, что уже есть в репертуаре — и мои мечты во многом бы осуществились! Конечно, я мечтаю о «Пиковой даме», которую считаю одной из величайших опер. С другой стороны, мне было чрезвычайно интересно работать на постановке «Воццека» — сложная музыка, но уже классика. С большим удовольствием взялся бы за что-то совсем современное.

Интервью Борису Мукосею


* Владимир Семенович Богорад (1938-2004) — в 1962-83 гг. был концертмейстером группы фаготов в оркестре Большого театра. После окончания дирижерского факультета Тбилисской консерватории и аспирантуры по специальности оперно-симфонического дирижирования Московской консерватории, с 1979 г. выступал как дирижер в спектаклях Большого театра, Московского Балета на льду, Театра балета Классической хореографии и в других театральных и оркестровых коллективах. Был автором музыкальных композиций балетов «Тщетная предосторожность», «Казанова», музыкальным руководителем фильмов-балетов «Прометей», «Мцыри», «Хореографические миниатюры» и др. Преподавал на балетмейстерском факультете ГИТИС и руководил учебным оркестром ЦМШ при Московской консерватории