Пламя Севильи15.07.2015
Репетиция. В центре — будущая Кармен Агунда Кулаева. Фото Дамира Юсупова. ... Заказ на новую оперу Жорж Бизе получил от директоров театра Комическая опера (Opéra Comique) Камиля дю Локля и Адольфа де Левена в 1872 г., практически сразу после того, как в этом самом театре провалилась его «Джамиле». Бизе отверг несколько сюжетов, предложенных дирекцией, и вместе с либреттистами Анри Мельяком и Людовиком Галеви выбрал новеллу Мериме. Чем, кстати, привел в ужас де Левена: «Смерть на сцене Opéra Comique — это немыслимо!». Летом 1874 г. опера была завершена. Начались репетиции — оркестранты жаловались на сложность партитуры, мужской хор отказывался драться, женский — курить сигары, а дю Локль постоянно требовал переделок. «Эта опера должна была бы называться „Любовь с кастаньетами“, настолько навязчив и невыносим их звук, то и дело возникающий в самый неподходящий момент. С тех пор, как я услышал музыку „Кармен“, мои уши, нос и челюсти превратились в кастаньеты и производят это столь дорогое испанскому сердцу клацанье». «Скромные матери, почтенные отцы семейства! С верой в традицию вы привели ваших дочерей и жен, чтобы доставить им приличное, достойное вечернее развлечение. Что испытали вы при виде этой проститутки, которая из объятия погонщика мулов переходит к драгуну, от драгуна к тореадору, пока кинжал покинутого любовника не прекращает её позорной жизни». Тем не менее, в течение года опера выдержала сорок восемь представлений. И композитор не дожил совсем немного до начала ее феерического успеха на мировых оперных подмостках. Первой «покорилась» Вена, где премьера прошла в октябре того же года. Затем последовали Брюссель, Будапешт, Лондон, Санкт-Петербург, Нью-Йорк, Стокгольм — и везде «Кармен» встречали овациями. Большой театр немного помешкал: первая постановка была осуществлена только в 1898 г., зато потом надолго с ней уже не расставался. Всего «Кармен» ставилась в Большом восемь раз, в том числе в 1943 г. в Куйбышеве (ныне Самара), где театр был в эвакуации, и в 1945 г. в Москве — всего через месяц после Победы. Настоящим долгожителем стал спектакль Ростислава Захарова, продержавшийся в репертуаре двадцать шесть лет Над девятой постановкой «Кармен» работают известный театральный режиссер, главный режиссер Российского академического молодежного театра, что расположился рядом с Большим на Театральной площади, Алексей Бородин и его постоянный соавтор сценограф Станислав Бенедиктов. Костюмы рождены фантазией Валентины Комоловой. Световую партитуру создает Дамир Исмагилов. А танцы ставят испанские танцовщики и хореографы, прославленные исполнители фламенко Росарио и Рикардо Кастро. За дирижерским пультом — музыкальный руководитель и главный дирижер Большого театр Туган Сохиев. Партию Кармен репетируют Вардуи Абрамян (выпускница Ереванской консерватории, с успехом выступающая на таких сценах, как Парижская национальная опера, Опера Марселя, Театр Капитолия Тулузы, Большая опера Женевы, Опера Цюриха и других) и солистки Большого театра Агунда Кулаева, Юлия Мазурова и Светлана Шилова. В партии Хозе заняты солист Большого Олег Долгов и турецкий тенор Мурат Карахан, в нынешнем году с успехом выступивший в Большом театре в партиях Рудольфа («Богема») и Альфреда («Травиата»). Партию Микаэлы исполнят солистки Большого театра Анна Аглатова, Динара Алиева и Анна Нечаева, Эскамильо — солист Большого Эльчин Азизов и грузинский баритон Николоз Лагвилава, выпускник Тбилисской консерватории и Академии театра Ла Скала. Репетицию ведет Алексей Бородин. Фото Дамира Юсупова.
— Нет, для меня это первая встреча с «Кармен». Я невероятно счастлив, что мне была дана возможность прожить с этой музыкой какое-то время, попытаться понять ее, каждый день открывать в ней что-то новое. Да и история, конечно, просто бешеная — и сам сюжет, и люди, в нем находящиеся. — Как вы воспринимаете «Кармен» — о чем, по вашему мнению, эта история? — Прежде всего, о свободе. О настоящей, полной человеческой свободе — и в суждениях, и в поступках, и, главное, во взгляде на мир. И о любви как одном из ее выражений, ведь любовь и страсть всегда свободны. Мне кажется, что для Бизе это вообще основополагающая тема. Конфликт получается очень противоречивым. Есть жажда свободы — волшебное, опьяняющее чувство, огромная неуправляемая стихия. И есть стремление к порядку, к каким-то рамкам, правилам сосуществования. Одно вырастает из другого, одно невозможно без другого. Каждый персонаж оперы участвует в этом противостоянии. С одной стороны у нас «люди порядка» — солдаты, пытающиеся контролировать город (только задумайтесь: табачную фабрику охраняют 16 солдат!). А с другой — свободолюбивый народ Севильи, «люди хаоса», контрабандисты (это ведь тоже форма протеста против власти, против порядка). Хозе оказывается между этими двумя мирами, разрывается между долгом и страстью, между порядком и свободой, между Микаэлой и Кармен. Микаэла — полная противоположность главной героине. Но это не значит, что она должна быть этаким милым наивным ангелочком — такая просто бы не пошла в горы к контрабандистам. Там огромная внутренняя сила! Не зря Бизе для нее написал такую дивную музыку! Просто у Микаэлы есть особый дар — она способна находить счастье в малом, и она зовет Хозе обратно в деревню, где нет этой борьбы, где в мире и покое можно найти свое счастье. А Кармен зовет его в горы — в борьбу, в бескрайность, в свободу (и, прежде всего, свободу страсти, ведь именно этим она его манит). Она не случайно выбирает человека из «другого лагеря». Ее цель — заставить солдата, «человека порядка» отказаться от всего, что его ограничивает, снять с него оковы, показать, что значит настоящая свобода. И, конечно, огромное значение имеет фигура Эскамильо. Вообще тема корриды как соединения дикой животной стихии и стремления к упорядочиванию здесь очень важна. — Какой, в вашем представлении, должна быть главная героиня? — Это человек, которого я прекрасно понимаю — и слова, и поступки, и даже провокации. Наверно, каждый из нас хотел бы себя ассоциировать именно с ней. Но соотнести себя с Кармен — актерски очень трудная задача. И дело не только в количестве сложившихся штампов, которые мешают взглянуть на нее как на живого человека. Кармен — персонаж очень живой и совершенно невероятный одновременно. В какой-то степени Кармен — заложница своего мироощущения. Ее жизнь — это постоянное существование на краю. По-другому она и не может, и не хочет, и, наверное, не умеет — такова ее натура и ее мировоззрение. Совершенно невероятны ее устремления, ее требовательность ко всему на свете, и к мужчине тоже. Ведь Хозе в какой-то момент просто не выдерживает накала ее страстей, потом он опять начинает тянуться за ней, но — поздно. Кармен же на протяжении всей оперы тащит его к одной ей известным высотам, до самого конца, до самой своей смерти. Конечно, когда Хозе впервые говорит Кармен о своей любви, она просто поражена силой его чувства. В этой сцене для меня очень важен ее крупный план. В нашем спектакле во время арии о цветке герои не будут видеть друг друга, так что Кармен будет нечего скрывать, и мы увидим, насколько она потрясена. Она и представить себе не могла, что бывает такая любовь! Но уже в следующий миг она решит: мне этого мало! И в этом она вся! — Лично для вас важен испанский колорит этой оперы? — Ну, в Большом театре уже идет «Пламя Парижа», а теперь будет и «Пламя Севильи»! Конечно, некий географический контекст здесь важен — но это не должна быть настоящая «этнографическая» Испания. Нужно просто ощущение живой, свободной, солнечной стихии, специфического «южного» темперамента и мироощущения. Ведь «Кармен» — это не Испания в чистом виде, это романтизированный взгляд французов на нее. Некая игра в Испанию. Вообще когда меня спрашивают, какой бы я хотел видеть свою «Кармен», будет это классический спектакль или авангардный, я отвечаю: главное, чтобы наш спектакль был живым. Самая большая трудность — в безумной популярности этой оперы. Кажется, уже каждый человек знает, о чем эта опера, как ее надо петь и играть. Вот потому и перед нами тоже стоит задача просто стать свободными. Не потерять эту стихию игры. А самое главное для меня — то, что это история про людей, которые совершенно ничем не отличаются от нас, разве что темпераментом и обостренным восприятием самих себя среди других людей. Источником нашего вдохновения послужила живопись. Мне кажется, эта опера очень близка к импрессионизму — и по духу, и даже по времени написания. В импрессионизме изначально заложен некий драматизм, ощущение зыбкости, мимолетности — при абсолютной красоте и восторженности. И я рассматриваю «Кармен» как движение от импрессионизма к экспрессионизму: от импрессионистических первых двух актов (где время от времени будет прорываться этот драматизм) к абсолютно экспрессионистским сценам третьего и четвертого. Здесь Бизе будто бы заглядывает вдаль, в следующий век, в другой период развития искусства. — Какие у вас впечатления от работы с артистами? — Мы еще находимся в процессе, и говорить об этом трудно. Но пока могу сказать, что они идут мне навстречу. Для них ведь многое оказалось непривычным. К примеру, у нас был «застольный период» (работать мы начали за три с лишним месяца до премьеры). Когда мне рассказали, как долго (точнее — недолго!) в оперном театре обычно готовится премьера, я сразу же попросил больше времени — ведь тогда и от меня как режиссера будет гораздо больше пользы. Мы разбирали «Кармен» по всем канонам драматического театра и, естественно, с точки зрения музыкальной драматургии. И мне кажется, что мы пошли правильным путем. Недавно я решил провести небольшой тест — попросил артистов одну сцену не спеть, а просто поговорить на французском языке (в нем ведь дополнительная трудность, потому что сделать чужой язык естественным и «своим» не так-то просто). Это было просто потрясающе! Наступил какой-то редкий момент, когда ты понимаешь, что присутствуешь при чем-то невероятном, при рождении тайны. Ведь театр существует не только в его внешнем проявлении, для зрителя, он существует и внутри артиста. И счастье, и огромная трудность профессий оперного певца и оперного режиссера в том, что в музыке уже заложено абсолютно все, нужно только услышать. И задача режиссера здесь, с одной стороны, не нарушить эту драматургию, с другой — не следовать за ней буквально, не иллюстрировать ее. Это чрезвычайно интересный и увлекательный путь — идти к пониманию музыкальной драматургии изнутри и одновременно выстраивать поведение персонажей, не всегда следующее музыке. Музыка ведь говорит о том, что на самом деле происходит с человеком, но это не значит, что он будет открыто выражать свои эмоции. Персонаж может чувствовать одно, а делать совсем другое, и вот на этом столкновении, на контрапункте может возникнуть какой-то третий смысл. Для меня в этом спектакле важна пластика — очень уж велика динамическая энергия «Кармен». Со мной работают режиссер по пластике Андрей Рыклин и замечательные танцовщики и хореографы Росарио и Рикардо Кастро. Вместе мы пытаемся сделать очень настоящую, действенную пластику. Особенно это касается танцев. Здесь не место балету балетовичу, это должно быть абсолютно естественное существование, танец севильских улиц и таверн. — Вы считаете себя жестким режиссером? — Абсолютно гениальную формулу вывел Мейерхольд: режиссер должен прийти на репетицию, точно зная каждую секунду будущего спектакля, — и сделать все наоборот! Конечно, у меня есть четкое представление о том, как все должно быть. Я расставляю внутренние опоры в сцене и говорю артистам: существуйте «этюдно», и они меня прекрасно понимают и очень живо откликаются. Существовать свободно и импровизационно в таком заданном виде искусства, как опера, и очень важно, и в то же время очень трудно. Нужно быть не исполнителем, а со-творцом, сделать эту музыку своей, чтобы у зрителей возникло ощущение, что она рождается сию секунду — вот это и есть настоящая свобода. Вообще мне кажется, что оперный театр — это высшая форма театра. Но он требует еще больше концентрации, чем драматический. Концентрации внимания, всех эмоций, всех ощущений, всех устремлений. Это невероятно сложно. — А в каком пространстве будут существовать ваши герои? — Тайна сценического пространства — это главная тайна театра. Кем оно населяется, как в нем можно существовать, как оно меняется... Я уже много лет работаю с замечательным сценографом Станиславом Бенедиктовым, и мы всегда вместе ищем пространство, его движение, его развитие, его динамику. «Кармен» требует очень динамичного пространства — сама опера очень живая, наполненная невероятной энергией, солнцем. Пространственное развитие здесь просто необходимо! Вы бывали в горах? Там погода меняется каждые пять минут! Вообще Историческая сцена Большого театра — это потрясающее пространство, очень органичное и правильное. Почему-то есть такой стереотип, что на большой сцене все должно быть преувеличено и нарочито. И я постоянно говорю артистам: не надо думать, что на такой сцене не бывает крупного плана, когда я сижу в зале, я вижу все! Второй стереотип представлений об этой сцене — что на ней должна идти обязательно «большая опера». А мне бы не хотелось ставить «БОЛЬШУЮ оперу на БОЛЬШОЙ сцене БОЛЬШОГО театра» — от этого можно упасть и не встать! С самой «Кармен» ведь очень интересная жанровая история получается. Она писалась изначально для Комической оперы, но постепенно Бизе выходил через комическую оперу к настоящей большой опере с ее невероятным драматизмом — внутри «Кармен» получился жанровый конфликт. Вообще эта опера очень парадоксальна. Она полна изысканного совершенства — и одновременно является самой демократичной оперой в мире! Может быть, дело в личности самого композитора — неуемной, страстной, живой. Меня просто поражает, насколько Бизе был погружен в жизнь, как остро воспринимал проблемы людей — вступал в Национальную гвардию, стремился изменить что-то к лучшему, разочаровывался и вновь продолжал искать. Это человек невероятного темперамента и очень направленного ума — редкое сочетание. И музыка его и невероятно чувственная, и очень рациональная одновременно. И в ней есть поразительная честность. А мне кажется, что в искусстве это самое главное. Распечатать
|