О нас

Ратманского ждут везде – с тем, чтобы поставил что-то новое или перенес балет, который уже прогремел и составил себе славу. До Большого «Ромео» Ратманского исполнял только Национальный балет Канады, который и заказал хореографу эту постановку. И спустя шесть лет после премьеры труппа по-прежнему гордится ею как одним из самых больших своих завоеваний. Балет неоднократно возобновлялся и побывал на гастролях в Лондоне.

Канадские балетные СМИ поддерживают его репутацию. Вот, например, размышления о достоинствах этого балета, вышедшие из-под пера канадского балетного критика Марии Шабас (газета «Глоб энд мейл»/The Globe and Mail, Торонто, 27.11.2015).

«Торопясь в среду вечером в Торонтский центр искусств «Четыре сезона» – Национальный балет возобновил свою потрясающую постановку 2011 г., – налетела на одного балетомана со стажем. «Ну что, – подмигнул он мне, – еще одни Ромео и Джульетта оказались на пороге смерти?» Наверное, мы все могли бы разделить его иронию: «РиДж» ставили на драматической сцене, воплощали в танце, опере и кино, переосмысляли и пересматривали, предлагая тысячи как «адекватных», так и вовсе неадекватных интерпретаций. Так чего еще можем мы ожидать от этой четырехсотлетней сказки о двух неистовых враждующих семьях и двойном самоубийстве – его и ее?

У меня есть два ответа на этот вопрос. Первый – это Алексей Ратманский. Обладатель стипендии МакАртура, известной также под неофициальным названием «грант для гениев», бывший глава Большого балета, а ныне хореограф-резидент Американского балетного театра (АБТ), он демонстрирует понимание балета одновременно и очень простое, и хитроумное. Одна из моих постоянных жалоб на возобновления сюжетных балетов заключается в том, что публику заставляют смириться с видавшей виды пантомимой, постоянным утомительным соседством хореографии с молчаливой мелодраматической актерской игрой. Избегающий всякого «прямолинейного» правдоподобия, Ратманский как будто нацелен на исправление этой ситуации. Он знает, какие взлеты (и падения) любви может выразить музыка Прокофьева, и, что еще лучше, он знает, как всему этому дать жизнь – во всей полноте и прямоте – с помощью человеческого тела.

Не «городскими» сценами, демонстрирующими враждебность Капулетти и Монтекки, а танцем своих танцовщиков вызывает Ртаманский дух яростной, раздираемой противоборством двух семей Вероны. Конфигурациями движений пар, диагоналями спускающихся вниз по сцене, с женщинами, словно соскальзывающими в сторону со своими рискованными изгибами тел. Одно повторяющееся движение выполняет роль некоего игривого вызова, который бросают друг другу два враждующих «лагеря». Танцовщики последовательно и очень быстро притоптывают завернутыми внутрь ногами с последующим моментальным синкопированным развертыванием обеих рук. В этом есть что-то от современного танца (слегка напоминает Хосе Лимона) и выражает подспудную защитную реакцию/ готовность проявить непочтительность сообщества, привыкшего к насилию.

А как замечательно сделано Ратманским пробуждение любви с первого взгляда. Он не дает Ромео и Джульетте, уставясь друг на друга, застыть на середине сцены, его Ромео вместо этого постоянно возникает перед Джульеттой в самых разных положениях и ракурсах. В этом решении и фигуральный, и буквальный смысл: Ромео или следует за Джульеттой по всему залу, или это олицетворение того, что должно ощущаться как невозможность отвести глаза.

Большая, сложная работа с ансамблями создает эффект прохождения времени и преодоления пространства. Мой излюбленный пример – та их последовательность в третьем акте, что живописует изгнание Ромео в Мантую. Джульетта появляется перед ним как трепещущий призрак, одетый в белые одежды. Но затем этот призрак обретает плоть и кровь, и Джульетта неожиданно оказывается в Вероне, следуя своим собственным отчаянным путем к монаху Лоренцо. Когда она прибежит, никакая пантомима или жестикуляция не станет заменой разговору. Монах просто поднимет Джульетту высоко над своей головой, и ее тело словно повиснет, образуя идеальный полумесяц. Потрясающее воплощение просьбы о помощи, акт бесконечной мольбы. Во всем этом выражается сила балета, его способность разбавить повествовательность и накал эмоций движением и формой, добиться совмещения реального и того, что приходит из области снов.

«Земные», красочные декорации и костюмы Ричарда Хадсона идеально согласуются с рельефной, структурированной хореографией Ратманского. Хадсон предлагает могучие, но минималистские формы – аскетичную крепость, склеп с гигантскими сводами, и тут же возмещает этот аскетизм «подробными» костюмами – расшитыми круглыми шапочками, вельветовыми колпаками и туниками в охряном, бордовом и синем тонах. Бал у Капулетти с аркадой и роскошной парчой выглядит так, как будто был молниеносно транспортирован в эпоху раннего Возрождения. Коль скоро ансамблевые сцены, поставленные Ратманским, включают в себя столько отличных друг от друга, но одновременно сосуществующих моментов, создается впечатление, будто ожило полотно Питера Брейгеля. Куда ни бросишь взгляд, везде наблюдаешь небольшую, из тех, что происходят ежедневно, драму.

Однако, на мой вкус, лучшее в балете Ратманского – это «скользящие» дуэты юных влюбленных. Он использует возможности всего тела, всех «уровней», глубоких прогибов словно бескостных спин и «медоточивого» адажио. <…>
Все это подводит меня ко второму ответу на вопрос, чего нам ждать – в 2015 году – от вещи под названием «Ромео и Джульетта». Ответ – Елена Лобсанова (исполнительница партии Джульетты – ред.)».

В 1998 г., когда будущий всемирно известный хореограф осуществил свою первую постановку в Мариинском театре, будущий знаменитый балетный критик и писатель Юлия Яковлева закончила рецензию на нее в газете «Культура» следующим пассажем: «Что ж, Мариинка получила наконец премьеру, удовлетворившую всех. И от этого финал статьи вместо трескучих фраз о месте балетов Ратманского в истории сам собой сбивается на какой-то бессвязный вокзальный лепет: «Непременно приезжайте еще... Будем очень ждать». 

Прошло почти двадцать лет. Балеты Ратманского идут по всему миру. Любая труппа мечтает заполучить его к себе, а заполучив и поработав с ним, судя по всему, прощается именно в подобном ключе, начиная ждать новой встречи чуть ли не в самый момент прощания. Большой балет, тем более что его связывали с Алексеем Ратманским несколько лет непрерывной совместной работы, не исключение.

Наш ответ номер один – это тоже Ратманский. А номер два – наши замечательные балерины – Джульетты – Екатерина Крысанова, Анастасия Сташкевич, Евгения Образцова. Расширим этот ответ – и наши великолепные Ромео – Владислав Лантратов, Вячеслав Лопатин, Артемий Беляков.

А здесь можно посмотреть, кто из наших ведущих артистов занят в остальных партиях нового спектакля.

Первая прокатная серия пройдет 22 – 26 ноября.