О нас

Фестиваль Линкольн-центра: «Драгоценности», самоцветы и поразительный бриллиант

Вчера днем родилась звезда, по крайней мере по эту сторону Атлантики.

Алена Ковалева, артистка кордебалета Большого, поступившая в труппу сразу после окончания Академии балета им. Вагановой – в 2016 (прошлом!) году, на вчерашнем дневном представлении – одном из пяти, которыми Фестиваль Линкольн-центра (ЛЦФ) отмечает юбилей балета «Драгоценности», – примерила на себя ведущую балеринскую роль в «Бриллиантах» и продемонстрировала исполнение, равных которому я не знаю. Запомните имя: вы будете встречать его – и ее – вновь и вновь.

Выступление Ковалевой было настолько ошеломляюще-будоражащим, что затмило собой все прочие выдающиеся пункты программы: наличие трех балетных трупп мирового класса, танцующих каждая свои собственные «самоцветы»; блестящие выступления примы балетной труппы Парижской оперы Мириам Улд-Брахам в «Изумрудах» и труппы Нью-Йорк сити балет (НЙСБ) в «Рубинах», подхлестываемой взрывной энергией Меган Фэрчайлд, Терезы Райхлен и Хоакина де Люса – и, конечно же, сам факт празднования пятидесятилетней годовщины «Драгоценностей». Нью-йоркский дебют Ковалевой в знаменитой партии был в высшей степени доминирующим, в высшей степени убедительным и в высшей степени значительным.

Несколько месяцев назад я писал в одной из своих рецензий, что если хочешь понять, в каком направлении развивается труппа, сходи на дневной спектакль. Вчерашнее дневное представление лишний раз подтвердило это. Неизвестную (мне) балерину Большой назначил на ведущую роль. Это разожгло мое любопытство: ведущие роли в Линкольн-центре – предмет всегдашнего вожделения, в любое время дня и ночи, особенно в таком выдающемся контексте, как это замечательно задуманное (и соответственно грандиозно разрекламированное) событие ЛЦФ, так что я подумал, что есть нечто особенное в этой балерине, раз артистический менеджмент Большого подает ее таким заметным образом. Был у меня случай (давний), когда я решил рискнуть и посмотреть неизвестную мне на тот момент балерину, которую поставили на утреннике танцевать Аврору. На том спектакле, который я помню и по сей день, эта «неизвестная» балерина меня потрясла. Ее звали Людмила Семеняка.

Выступление Ковалевой меня тоже потрясло. И насколько я могу судить, публика была столь же поражена и покорена. Даже критики, которых обычно наблюдаешь сидящими сложа руки или рысью бегущими из театра, в то время как остальные зрители встают и аплодируют, на финальных поклонах этого спектакля встали вместе со всеми. Допускаю, что есть существенные отличия как в качественном, так и в количественном отношении у тех требований, что предъявляют исполнительнице партия Авроры и ведущая балеринская партия в «Бриллиантах», однако исходя из того, что вчера продемонстрировала Ковалева, я бы не поставил против нее в любой роли.

Я детально проанализирую выступление Ковалевой (как и ее партнера, Якопо Тисси, у которого также состоялся заслуживающий внимания нью-йоркский дебют) после того, как расскажу о других аспектах празднования и утреннего спектакля в целом.

Чтобы как можно лучше заиграли все «самоцветы», «Драгоценности» к этому событию были оправлены в золото. Совместное пребывание НЙСБ, балета Парижской оперы и Большого в том самом театре, где состоялась премьера «Драгоценностей» (к тому же в пятидесятую годовщину самого Фестиваля Линкольн-центра) сделало праздник по случаю их золотого юбилея куда более запоминающимся, чем он мог бы стать в любых других обстоятельствах. Трудно было бы обставить это событие лучше. Единственным улучшением (помимо назначения более дружелюбных низких цен на билеты) могло бы стать включение в программу большего числа представлений с большим количеством разнообразных комбинаций в составах.

«Драгоценности» традиционно считаются первым полнометражным бессюжетным балетом. Но, на мой взгляд, это обстоятельство ничуть не подчеркивает их значения и не служит основанием для их всемирного успеха. Действительно, они потому только полнометражные, что три составляющие их части, когда их все показывают в одной программе («Рубины» и «Бриллианты» часто демонстрируются отдельно), связаны друг с другом и чем-то вроде телесных, визуальных и эмоциональных нитей, и тройственным чувством стиля – исторических стилей, присущих разным странам, – что заслуга отнюдь не меньшая. Но «Драгоценности» выдерживают испытание временем не потому именно, что они являются первым рассчитанным на целый вечер бессюжетным балетом, и не потому только, что они мастерски поставлены, и вовсе не потому, что представляют собой абстрактное движение тел под музыку, но потому, что жизнь в них поддерживают энергия, ясность замысла и его умное творческое воплощение, потому, что бессюжетность, которая, возможно, и имеет место, не лишена выразительности, являющейся попыткой передать «нечто», хотя это «нечто» и может быть трудно уловимым и мимолетным. А эта их «бессюжетность» практически не имеет отношения к делу.

<...>

И явились «Бриллианты».

Сопротивление, которое часто вызывали у меня годами виденные представления «Бриллиантов», объясняется тем, что балерина – по крайней мере, в начальных сценах – может быть слишком сильно похожей на Одетту: образ чересчур окрашен печалью или, что еще хуже, отдает чрезмерным пафосом. Конечно, внутренне присущее им чувство потери возникает сразу, но «Бриллианты» и ведущая балеринская партия в них в гораздо большей степени есть торжество того, что было (и что, как показано будет чуть позже, до сих пор существует), чем стенания об утраченном искусстве или утраченной эпохе. Часто приходилось видеть, как «Бриллианты» от начала до конца танцуют с большим благоговением. Конечно, изначально подразумевается, что этот балет в целом и есть нечто, выражающее благоговение, но скорее «прославляя», нежели «очерчивая границы».

Во вчерашнем дневном спектакле пафоса не ощущалось ни капли. И любое проявление почтения выглядело совершенно уместно, как и должно быть в этом балете: дань признания наследию – и никуда не исчезающее совершенство. Для меня вчерашний дневной спектакль Большого был во всех отношениях именно таким, каким,  предполагается, он и должен быть.

И выступление Ковалевой в партии балерины было именно таким, каким, предполагается, оно и должно быть. Что касается техники, на мой взгляд, она все выполнила безукоризненно. И это было не просто выполнение движений, но танец изысканный, музыкальный и с отточенной фразировкой.

Выступление Ковалевой, однако, было гораздо более наполненным, чтобы можно было дать ему исчерпывающее описание при помощи одних лишь только технических подробностей. В ней чувствуется лучащаяся безмятежность, ощутимая с первой минуты, почти божественная в своем спокойствии и бесконечном обещании, так же как и теплота сценического существования (в этой роли по крайней мере), которая кажется абсолютно неподдельной.

Чувствую себя немного неловко, изливая слова восхищения балериной, которую раньше не видел и о которой ничего даже не слышал, но ее выступление того заслуживает. Оно было таким совершенным (хотя я и не уверен, что мне точно известно, что это такое – «совершенное исполнение») и таким волнующим, что у меня слезы выступили на глазах. В буквальном смысле. Ок, за мной не задержится. Но я был не единственным зрителем с глазами на мокром месте. Это было очень особенное выступление, такое, что я был счастлив, что стал его свидетелем.

Партнером Ковалевой был также артист кордебалета, и если бы я фокусировался на танцовщиках, а не на балеринах, то начал бы свою рецензию с него. Выступление Тисси стало почти таким же запоминающимся, как и выступление Ковалевой, особенно если учесть, насколько молод этот танцовщик. Его исполнение было тоже по-своему безукоризненным. Парящие прыжки, образцовые туры (никакого жульничества!) с окончанием в чистейшую пятую позицию. И в качестве партнера, за одним исключением, он был столь же безупречен. Два слова об исключении. В конце балета есть такой момент: балерина, стоя на пуантах, ожидает, когда партнер возьмет ее отведенную в сторону правую руку (за предплечье или сжатую кисть) и сообщит ей необходимое ускорение для вращения, и вот Ковалева стояла так в течение, как показалось, нескольких секунд, прежде чем Тисси достиг ее руки. Повтор комбинации, естественно, был сделан с задержкой. Это не было критично, и подозреваю, что большинство зрителей ничего такого не заметили вовсе, просто переход был чуть менее плавный, чем должен быть. Но только и всего – любой другой аспект выступления был на самой большой высоте.

Конечно, можно сказать, что гений Баланчина и «Драгоценности» сами по себе сделали этот вечер таким прекрасным. Но каким бы блестящим хореографом ни был Баланчин и какой бы блестящей работой ни были «Драгоценности», вдохнуть в них жизнь может только блестящее исполнение. Таковым оно и было вчера вечером – исполнение Улд-Брахам и Эмана, Фэрчайлд, Райхлен и де Люса, и Ковалевой и Тисси. Что касается Ковалевой, едва ли она сможет скоро вернуться в Нью-Йорк. Мне хочется оценить ее способности в полном объеме и наблюдать, как она будет расти. Если смогу, буду ездить для этого в Россию. Часто. Этой юной балерине не может быть больше девятнадцати или двадцати лет. Какой у нее мощный потенциал! Я знаю, что она уже танцевала Мирту, партию, которая кажется не очень совместимой с теми качествами, что она продемонстрировала в «Бриллиантах», но изменчивость, как у хамелеонов, тоже есть часть того, что делает балерину великой. Или она сможет вернуться к нам… Авророй. Но какая бы это роль ни была, я всегда буду надеяться увидеть ее в этой роли.

Джерри Хокман
CriticalDance.org, 23.07.2017

Перевод Натальи Шадриной