Пламя Севильи
Заказ на новую оперу Жорж Бизе получил от директоров театра Комическая опера (Opéra Comique) Камиля дю Локля и Адольфа де Левена в 1872 г., практически сразу после того, как в этом самом театре провалилась его «Джамиле». Бизе отверг несколько сюжетов, предложенных дирекцией, и вместе с либреттистами Анри Мельяком и Людовиком Галеви выбрал новеллу Мериме. Чем, кстати, привел в ужас де Левена: «Смерть на сцене Opéra Comique — это немыслимо!».
Возникла даже идея превратить финал в хеппи-энд — выдать Кармен замуж за Эскамильо. Но Бизе был активно против. Позже Галеви вспоминал: «Я настаивал и объяснял, что это будет совсем другого рода Кармен, и что мы ввели в пьесу персонажей, вполне соответствующих традициям комической оперы, молодую девушку вполне целомудренную <...> правда, имеются цыгане, но это комические цыгане, и смерть, неизбежная для развязки, произойдет в конце очень живого и блестящего акта с кортежами, с балетом и весело наигрывающими трубами».
Авторов ждала еще одна трудность — певицы отказывались от роли Кармен: кто-то не хотел умирать на сцене, а кто-то считал образ героини непристойным. Наконец, партию предложили Селестине Галли-Марье, которая и суждено было стать самой первой Кармен.
Летом 1874 г. опера была завершена. Начались репетиции — оркестранты жаловались на сложность партитуры, мужской хор отказывался драться, женский — курить сигары, а дю Локль постоянно требовал переделок.
Премьера состоялась 3 марта 1875 г. По словам Галеви, «После закрытия занавеса в зале оставалось только двое-трое верных друзей Бизе».
А критики, кажется, вступили в соревнование на лучший негативный отзыв:
«Мадам Галли-Марье перебрала с изображением омерзительного поведения этого чудовища, от ее жестов несет пороком, ее сипловатый голос временами столь пошл и безобразен, что пропадает желание видеть артистку и слышать певицу. Если это называется драматической правдой, мы сочувствуем исполнительнице, попавшей в эту ловушку».
«Эта опера должна была бы называться „Любовь с кастаньетами“, настолько навязчив и невыносим их звук, то и дело возникающий в самый неподходящий момент. С тех пор, как я услышал музыку „Кармен“, мои уши, нос и челюсти превратились в кастаньеты и производят это столь дорогое испанскому сердцу клацанье».
«Скромные матери, почтенные отцы семейства! С верой в традицию вы привели ваших дочерей и жен, чтобы доставить им приличное, достойное вечернее развлечение. Что испытали вы при виде этой проститутки, которая из объятия погонщика мулов переходит к драгуну, от драгуна к тореадору, пока кинжал покинутого любовника не прекращает её позорной жизни».
Тем не менее, в течение года опера выдержала сорок восемь представлений. И композитор не дожил совсем немного до начала ее феерического успеха на мировых оперных подмостках. Первой «покорилась» Вена, где премьера прошла в октябре того же года. Затем последовали Брюссель, Будапешт, Лондон, Санкт-Петербург, Нью-Йорк, Стокгольм — и везде «Кармен» встречали овациями.
Большой театр немного помешкал: первая постановка была осуществлена только в 1898 г., зато потом надолго с ней уже не расставался. Всего «Кармен» ставилась в Большом восемь раз, в том числе в 1943 г. в Куйбышеве (ныне Самара), где театр был в эвакуации, и в 1945 г. в Москве — всего через месяц после Победы. Настоящим долгожителем стал спектакль Ростислава Захарова, продержавшийся в репертуаре двадцать шесть лет
Заглавную партию в Большом в разные годы пели уникальные, великие артистки — Вера Петрова-Званцева, Конкордия Антарова, Надежда Обухова, Бронислава Златогорова, Мария Максакова, Вера Давыдова, Вероника Борисенко, Ирина Архипова, Елена Образцова, Тамара Синявская...
Над девятой постановкой «Кармен» работали известный театральный режиссер, главный режиссер Российского академического молодежного театра, что расположился рядом с Большим на Театральной площади, Алексей Бородин и его постоянный соавтор сценограф Станислав Бенедиктов. Костюмы рождены фантазией Валентины Комоловой. Световую партитуру создал Дамир Исмагилов. А танцы поставили испанские танцовщики и хореографы, прославленные исполнители фламенко Росарио и Рикардо Кастро.
Дирижером-постановщиком оперы выступил музыкальный руководитель и главный дирижер Большого театр Туган Сохиев.
Репетицию ведет Алексей Бородин. Фото Дамира Юсупова.
АЛЕКСЕЙ БОРОДИН О СВОЕМ СПЕКТАКЛЕ
— Вы раньше обращались к этому сюжету?
— Нет, для меня это первая встреча с «Кармен». Я невероятно счастлив, что мне была дана возможность прожить с этой музыкой какое-то время, попытаться понять ее, каждый день открывать в ней что-то новое. Да и история, конечно, просто бешеная — и сам сюжет, и люди, в нем находящиеся.
— Как вы воспринимаете «Кармен» — о чем, по вашему мнению, эта история?
— Прежде всего, о свободе. О настоящей, полной человеческой свободе — и в суждениях, и в поступках, и, главное, во взгляде на мир. И о любви как одном из ее выражений, ведь любовь и страсть всегда свободны. Мне кажется, что для Бизе это вообще основополагающая тема.
Конфликт получается очень противоречивым. Есть жажда свободы — волшебное, опьяняющее чувство, огромная неуправляемая стихия. И есть стремление к порядку, к каким-то рамкам, правилам сосуществования. Одно вырастает из другого, одно невозможно без другого. Каждый персонаж оперы участвует в этом противостоянии. С одной стороны у нас «люди порядка» — солдаты, пытающиеся контролировать город (только задумайтесь: табачную фабрику охраняют 16 солдат!). А с другой — свободолюбивый народ Севильи, «люди хаоса», контрабандисты (это ведь тоже форма протеста против власти, против порядка).
Хозе оказывается между этими двумя мирами, разрывается между долгом и страстью, между порядком и свободой, между Микаэлой и Кармен. Микаэла — полная противоположность главной героине. Но это не значит, что она должна быть этаким милым наивным ангелочком — такая просто бы не пошла в горы к контрабандистам. Там огромная внутренняя сила! Не зря Бизе для нее написал такую дивную музыку! Просто у Микаэлы есть особый дар — она способна находить счастье в малом, и она зовет Хозе обратно в деревню, где нет этой борьбы, где в мире и покое можно найти свое счастье. А Кармен зовет его в горы — в борьбу, в бескрайность, в свободу (и, прежде всего, свободу страсти, ведь именно этим она его манит). Она не случайно выбирает человека из «другого лагеря». Ее цель — заставить солдата, «человека порядка» отказаться от всего, что его ограничивает, снять с него оковы, показать, что значит настоящая свобода.
И, конечно, огромное значение имеет фигура Эскамильо. Вообще тема корриды как соединения дикой животной стихии и стремления к упорядочиванию здесь очень важна.
— Какой, в вашем представлении, должна быть главная героиня?
— Это человек, которого я прекрасно понимаю — и слова, и поступки, и даже провокации. Наверно, каждый из нас хотел бы себя ассоциировать именно с ней. Но соотнести себя с Кармен — актерски очень трудная задача. И дело не только в количестве сложившихся штампов, которые мешают взглянуть на нее как на живого человека. Кармен — персонаж очень живой и совершенно невероятный одновременно. В какой-то степени Кармен — заложница своего мироощущения. Ее жизнь — это постоянное существование на краю. По-другому она и не может, и не хочет, и, наверное, не умеет — такова ее натура и ее мировоззрение. Совершенно невероятны ее устремления, ее требовательность ко всему на свете, и к мужчине тоже. Ведь Хозе в какой-то момент просто не выдерживает накала ее страстей, потом он опять начинает тянуться за ней, но — поздно. Кармен же на протяжении всей оперы тащит его к одной ей известным высотам, до самого конца, до самой своей смерти.
Конечно, когда Хозе впервые говорит Кармен о своей любви, она просто поражена силой его чувства. В этой сцене для меня очень важен ее крупный план. В нашем спектакле во время арии о цветке герои не будут видеть друг друга, так что Кармен будет нечего скрывать, и мы увидим, насколько она потрясена. Она и представить себе не могла, что бывает такая любовь! Но уже в следующий миг она решит: мне этого мало! И в этом она вся!
— Лично для вас важен испанский колорит этой оперы?
— Ну, в Большом театре уже идет «Пламя Парижа», а теперь будет и «Пламя Севильи»! Конечно, некий географический контекст здесь важен — но это не должна быть настоящая «этнографическая» Испания. Нужно просто ощущение живой, свободной, солнечной стихии, специфического «южного» темперамента и мироощущения. Ведь «Кармен» — это не Испания в чистом виде, это романтизированный взгляд французов на нее. Некая игра в Испанию.
Вообще когда меня спрашивают, какой бы я хотел видеть свою «Кармен», будет это классический спектакль или авангардный, я отвечаю: главное, чтобы наш спектакль был живым. Самая большая трудность — в безумной популярности этой оперы. Кажется, уже каждый человек знает, о чем эта опера, как ее надо петь и играть. Вот потому и перед нами тоже стоит задача просто стать свободными. Не потерять эту стихию игры. А самое главное для меня — то, что это история про людей, которые совершенно ничем не отличаются от нас, разве что темпераментом и обостренным восприятием самих себя среди других людей.
Источником нашего вдохновения послужила живопись. Мне кажется, эта опера очень близка к импрессионизму — и по духу, и даже по времени написания. В импрессионизме изначально заложен некий драматизм, ощущение зыбкости, мимолетности — при абсолютной красоте и восторженности. И я рассматриваю «Кармен» как движение от импрессионизма к экспрессионизму: от импрессионистических первых двух актов (где время от времени будет прорываться этот драматизм) к абсолютно экспрессионистским сценам третьего и четвертого. Здесь Бизе будто бы заглядывает вдаль, в следующий век, в другой период развития искусства.
— Какие у вас впечатления от работы с артистами?
— Я очень рад, что они сразу пошли мне навстречу. Для них ведь многое оказалось непривычным. К примеру, у нас был «застольный период» (работать мы начали за три с лишним месяца до премьеры). Когда мне рассказали, как долго (точнее — недолго!) в оперном театре обычно готовится премьера, я сразу же попросил больше времени — ведь тогда и от меня как режиссера будет гораздо больше пользы. Мы разбирали «Кармен» по всем канонам драматического театра и, естественно, с точки зрения музыкальной драматургии. И мне кажется, что мы пошли правильным путем. Я как-то решил провести небольшой тест — попросил артистов одну сцену не спеть, а просто поговорить на французском языке (в нем ведь дополнительная трудность, потому что сделать чужой язык естественным и «своим» не так-то просто). Это было просто потрясающе! Наступил какой-то редкий момент, когда ты понимаешь, что присутствуешь при чем-то невероятном, при рождении тайны. Ведь театр существует не только в его внешнем проявлении, для зрителя, он существует и внутри артиста.
И счастье, и огромная трудность профессий оперного певца и оперного режиссера в том, что в музыке уже заложено абсолютно все, нужно только услышать. И задача режиссера здесь, с одной стороны, не нарушить эту драматургию, с другой — не следовать за ней буквально, не иллюстрировать ее. Это чрезвычайно интересный и увлекательный путь — идти к пониманию музыкальной драматургии изнутри и одновременно выстраивать поведение персонажей, не всегда следующее музыке. Музыка ведь говорит о том, что на самом деле происходит с человеком, но это не значит, что он будет открыто выражать свои эмоции. Персонаж может чувствовать одно, а делать совсем другое, и вот на этом столкновении, на контрапункте может возникнуть какой-то третий смысл.
Для меня в этом спектакле важна пластика — очень уж велика динамическая энергия «Кармен». Со мной работали режиссер по пластике Андрей Рыклин и замечательные танцовщики и хореографы Росарио и Рикардо Кастро. Вместе мы попытались сделать очень настоящую, действенную пластику. Особенно это касается танцев. Здесь не место балету балетовичу, это должно быть абсолютно естественное существование, танец севильских улиц и таверн.
— Вы считаете себя жестким режиссером?
— Абсолютно гениальную формулу вывел Мейерхольд: режиссер должен прийти на репетицию, точно зная каждую секунду будущего спектакля, — и сделать все наоборот! Конечно, у меня есть четкое представление о том, как все должно быть. Я расставляю внутренние опоры в сцене и говорю артистам: существуйте «этюдно», и они меня прекрасно понимают и очень живо откликаются. Существовать свободно и импровизационно в таком заданном виде искусства, как опера, и очень важно, и в то же время очень трудно. Нужно быть не исполнителем, а со-творцом, сделать эту музыку своей, чтобы у зрителей возникло ощущение, что она рождается сию секунду — вот это и есть настоящая свобода.
Вообще мне кажется, что оперный театр — это высшая форма театра. Но он требует еще больше концентрации, чем драматический. Концентрации внимания, всех эмоций, всех ощущений, всех устремлений. Это невероятно сложно.
— А в каком пространстве будут существовать ваши герои?
— Тайна сценического пространства — это главная тайна театра. Кем оно населяется, как в нем можно существовать, как оно меняется... Я уже много лет работаю с замечательным сценографом Станиславом Бенедиктовым, и мы всегда вместе ищем пространство, его движение, его развитие, его динамику. «Кармен» требует очень динамичного пространства — сама опера очень живая, наполненная невероятной энергией, солнцем. Пространственное развитие здесь просто необходимо! Вы бывали в горах? Там погода меняется каждые пять минут!
Вообще Историческая сцена Большого театра — это потрясающее пространство, очень органичное и правильное. Почему-то есть такой стереотип, что на большой сцене все должно быть преувеличено и нарочито. И я постоянно говорю артистам: не надо думать, что на такой сцене не бывает крупного плана, когда я сижу в зале, я вижу все! Второй стереотип представлений об этой сцене — что на ней должна идти обязательно «большая опера». А мне бы не хотелось ставить «БОЛЬШУЮ оперу на БОЛЬШОЙ сцене БОЛЬШОГО театра» — от этого можно упасть и не встать!
С самой «Кармен» ведь очень интересная жанровая история получается. Она писалась изначально для Комической оперы, но постепенно Бизе выходил через комическую оперу к настоящей большой опере с ее невероятным драматизмом — внутри «Кармен» получился жанровый конфликт.
Вообще эта опера очень парадоксальна. Она полна изысканного совершенства — и одновременно является самой демократичной оперой в мире! Может быть, дело в личности самого композитора — неуемной, страстной, живой. Меня просто поражает, насколько Бизе был погружен в жизнь, как остро воспринимал проблемы людей — вступал в Национальную гвардию, стремился изменить что-то к лучшему, разочаровывался и вновь продолжал искать. Это человек невероятного темперамента и очень направленного ума — редкое сочетание. И музыка его и невероятно чувственная, и очень рациональная одновременно. И в ней есть поразительная честность. А мне кажется, что в искусстве это самое главное.
Интервью Александре Березе
Распечатать